пн-чт, вс

пн-сб

11:00-21:00

11:00-22:00

блог artplay media

франсиско гойя: художник между безмолвием и бурей

Франсиско Гойя — испанский художник, чьи произведения прошли путь от изысканных королевских портретов до пугающих “Мрачных картин”. Рассказываем о его биографии, стиле и главных картинах, которые потрясают до сих пор.

На рубеже XVIII и XIX веков искусство перестало служить только красоте и разуму. Если классицизм верил в гармонию, а барокко — в пышность и драму, то романтизм принес с собой бурю. Он не боялся хаоса, одиночества, страха — всего, что пряталось в глубине человеческой души.

Художники больше не стремились к идеальным формам. Вместо этого они искали свободу, силу эмоций, дикую природу и мятеж против рассудочного мира. Франсиско Гойя — один из тех, кто стоял у истоков этого переворота. Его работы — то тихий шепот, то крик, прорывающийся сквозь толщу времени.

содержание

франсиско гойя: биография

ранние произведения и придворная живопись

перелом и внутренняя тьма: путь к мрачной живописи

черная живопись: голос безмолвного мира

наследие Гойи

выставка в Artplay Media

август 26, 2025

франсиско гойя

Купить билет

все статьи

франсиско гойя: биография

Жизнь Гойи — это путь от блеска придворных залов к мрачным стенам «Дома Глухого». Родившись в 1746 году в скромной арагонской деревне Фуэндетодос, он начал с ученичества у местного художника, затем безуспешно пытался поступить в Мадридскую Академию. Его ранние работы — яркие, динамичные, с отголосками барокко — показывают молодого провинциала, жаждущего признания.

Прорыв случился в 1775 году, когда он получил заказ на картоны для королевской шпалерной мануфактуры. Эти жизнерадостные сцены народной жизни ("Зонтик", "Игра в жмурки") принесли ему первый успех. Но настоящий перелом наступил в 1792 году, когда 46-летнего Гойю сразила загадочная болезнь. Современные исследователи предполагают сифилис, свинцовое отравление или синдром Когана. Результат был необратим — художник полностью потерял слух.

1808 год стал переломным. Война с Наполеоном превратила Испанию в поле боя. Гойя видел расстрелы повстанцев ("Третье мая 1808 года"), голод ("Голод в Мадриде"), массовые казни. Его серия офортов "Бедствия войны" (1810-1820) — не хроника, а исповедь. На листе "Я видел это" — груда искалеченных тел; в "Великой храбрости" — женщина с ножом на развалинах. Здесь нет пафоса, только шок и оцепенение.

Светлая сторона: ранние произведения и придворная живопись

Интересные факты: одна из его потерянных рукописей могла содержать детали устройства для полёта, опережающие разработки XIX века.

Его рукописи содержат чертежи робота-рыцаря — механической фигуры, способной двигать руками, головой и даже садиться.

Многие его идеи, такие как летательные аппараты и автоматические машины, были настолько сложны, что их начали воплощать только в XX веке.

от фресок к королевскому двору

Начав с церковных фресок в родном Арагоне, Гойя быстро освоил модный стиль рококо — изящный, игривый, с налетом театральности. Его картоны для шпалер (эскизы для гобеленов), созданные в 1770–1780-х годах, — это сцены испанской жизни: прогулки в парке, танцы, ухаживания. В «Зонтике» (1777) молодая женщина в розовом платье кокетливо прячется от солнца, а в «Игре в пелоту» (1779) аристократы резвятся, как дети. Кажется, здесь нет ничего, кроме красоты и беззаботности.

Но уже в этих работах есть странные детали. В «Деревенской свадьбе» (1792) лица гостей не столько радостные, сколько уставшие, почти маски. А в «Продавце посуды» (1778) за яркими красками скрывается едва уловимая грусть — будто художник знает, что эта идиллия не вечна.

придворный живописец с острым взглядом

Став официальным художником короля Карла IV в 1786 году, Гойя получил доступ в высший свет. Его портреты аристократов — шедевры внешнего лоска. Герцогиня Альба в черном кружеве («Портрет герцогини Альбы», 1797), инфанта Мария-Луиса в жемчугах («Семья Карла IV», 1800) — он писал их с виртуозной точностью, но без лести.

Именно в этом и заключался его секрет. В отличие от парадных портретов эпохи барокко, где монархи выглядели как боги, Гойя изображал их человеками. Королева Мария-Луиза на его картинах — не идеальная правительница, а увядающая женщина с острым взглядом. А в «Семье Карла IV» (1800) за блеском драгоценностей и мундиров читается пустота — король смотрит растерянно, королева — властно, а их окружение напоминает кукол.

ирония за фасадом

Даже в самых «легких» работах Гойи есть двойное дно. Его «Маха обнаженная» (ок. 1797–1800) — не просто чувственная красавица, а вызов. В то время обнаженные женские тела писали только в мифологических сюжетах, а здесь — реальная женщина, смотрящая на зрителя без стыда.

Перелом и внутренняя тьма: путь к мрачной живописи

болезнь: мир, погруженный в тишину

В 1792 году Гойя, находившийся в зените славы, внезапно заболел. Болезнь (вероятно, отравление свинцом из красок или последствия сифилиса) оставила его полностью глухим. Это стало точкой невозврата. Представьте: художник, чья жизнь была наполнена звуками — смехом на королевских приемах, шепотом заказчиков, музыкой на празднествах, — внезапно оказался в абсолютной тишине.

Эта изоляция изменила его восприятие мира. В автопортрете 1795 года мы видим нового Гойю — его взгляд стал пронзительным, почти болезненным. Он начал замечать то, что раньше ускользало: фальшь в улыбках придворных, жестокость за фасадом цивилизации, хрупкость человеческого разума.

«капричос» (1799): сатира как крик

Первым настоящим прорывом в новую эстетику стала серия офортов «Капричос» — 80 работ, где Гойя высмеивал пороки общества. Это не просто карикатуры, а беспощадная диагностика эпохи.

На листе «Когда рассудок спит, пробуждаются чудовища» он изобразил самого себя, окруженного совами и летучими мышами — существами, которые в испанском фольклоре символизировали слепоту и глупость. В «Блаженном невежестве» монах с ослиной головой поучает крестьян — язвительный намек на церковь. А «За дело!» показывает ведьмовской шабаш, где люди превращаются в зверей.

Важно, что Гойя выпустил серию анонимно — даже будучи придворным художником, он боялся последствий. И не зря: через несколько дней после выхода «Капричос» он был вызван к инквизиции. Серия была снята с продаж, и лишь вмешательство короля спасло Гойю от преследований.

«За что?»: крестьянин с поднятыми руками перед расстрельной командой.

«Великая храбрость против мертвых!»: солдаты, издевающиеся над трупами.

«Я видел это»: груда обнаженных, искалеченных тел под холодным лунным светом.

Серия «Бедствия войны» (1810–1820) — это не хроника, а исповедь. Здесь нет героев, только жертвы и палачи.

Гойя использует резкие контрасты света и тени, деформированные позы, грубые штрихи — его графика становится все более экспрессивной, почти истеричной.

война: рождение нового языка

В 1808 году Наполеон вторгся в Испанию. Гойя стал свидетелем ужасов: расстрелы мирных жителей («Третье мая 1808 года»), голод («Голод в Мадриде»), массовые казни. Война уничтожила его последние иллюзии о человеческой природе.

черная живопись: голос безмолвного мира

В 1819 году 73-летний Гойя купил двухэтажный дом у реки Мансанарес — его прозвали «Quinta del Sordo» (Дом Глухого). Здесь, в полной изоляции, он покрыл стены четырнадцатью фресками. Это не были заказные работы — он писал для себя, без надежды быть понятым.

Техника шокирует: Гойя наносил краски пальцами, тряпками, ножом, смешивая их прямо на стенах. Темные тона (охры, умбры, чернь) преобладали, но иногда прорывались кроваво-красные и мертвенно-белые пятна. Он работал быстро, почти лихорадочно — будто боялся, что не успеет высказаться.

Галерея ужасов

Каждая фреска — окно в подсознание:

Толпа уродцев поклоняется козлу. Но это не просто фольклор — карикатура на человеческое стадо. Лицо козла — пародия на короля Фердинанда VII, чей режим террора Гойя ненавидел.

«Шабаш ведьм» (Асмодей)

Два старика — один с лицом-черепом, другой с искаженной улыбкой — едят суп из чьей-то крови. Возможно, аллегория старости, пожирающей жизнь.

«Два старика едят суп»

«Собака»

Крошечная собачья голова в море песчаного фона. Она то ли тонет, то ли смотрит в пустоту. Самый лаконичный и пронзительный образ одиночества в истории искусства.

Крошечное тельце в гигантских руках, глаза бога, полные безумия, — это не миф, а кошмар. Гойя переосмыслил античный сюжет: его Сатурн не хронос (время), а слепая ярость, разрушающая сама себя.

«Сатурн, пожирающий своего сына»

Экспрессионизм (искаженные формы, агрессивные мазки)

Абстракцию (как в «Собаке», где пустота становится главным героем)

Сюрреализм (образы из подсознания)

Формально «Черные картины» предвосхитили:

Но их ценность — не в новаторстве, а в абсолютной искренности. Гойя не пытался шокировать — он фиксировал внутреннюю катастрофу. Когда в 1823 году он бежал во Францию, фрески остались брошенными на стенах. Лишь через 50 лет их перенесли на холсты, и мир увидел, о чем кричал в тишине глухой старик.

Эти работы не имеют аналогов в истории искусства: они стоят где-то между кошмарным сном, исповедью и проклятием. Но именно поэтому они звучат сегодня громче, чем любые манифесты.

Наследие Гойи: художник, предсказавший ХХ век

Гойя не просто завершил эпоху старых мастеров — он прорубил окно в искусство будущего. Его поздние работы стали мостом между классической живописью и модернизмом, предвосхитив главные темы XX века: тревогу, подсознательное, абсурдность насилия.

от романтизма к экспрессионизму

Романтики (Делакруа, Жерико) видели в Гойе родственную душу — художника, который ставил эмоции выше правил. Но настоящая революция началась позже:

Экспрессионисты (Мунк, Кирхнер) переняли его деформированные фигуры и кричащие контрасты. «Крик» (1893) — прямой потомок «Сатурна».

Сюрреалисты (Дали, Миро) обожествляли Гойю за работу с подсознанием. Его ведьмы и кошмары «Капричос» стали прообразом их образов.

Франсиско Бэкон переосмыслил «Портрет папы Иннокентия X», превратив его в вопль ужаса.

Даже кинематограф впитал его эстетику: мрачные фантасмагории Феллини и гипнотический ужас «Призраков Гойи» Милоша Формана — все это отголоски его видения.

Безумие как норму («Черные картины» — предчувствие фрейдизма)

Власть как театр жестокости («Семья Карла IV» разоблачила механизмы пропаганды)

Войну без героизма («Бедствия» предвосхитили фотохронику ХХ века)

Художник тревоги

Гойя первым показал, что искусство может быть не украшением, а диагнозом. Он изображал:

Он доказал: художник — не слуга, а свидетель. И если мир сходит с ума, его долг — не приукрашивать, а обнажать правду.

выставка
в Artplay Media

измените представление о посещении музеев

Франсиско Гойя прожил несколько жизней: блестящий портретист, придворный льстец, летописец кошмаров, затворник, рисующий демонов на стенах. Но все эти роли объединяет одно — нежелание лгать.
Он стал зеркалом, в котором цивилизация увидела свое истинное лицо: жестокое, иррациональное, но от этого — еще более человеческое. Его искусство оказалось пророческим: войны ХХ века, психология страха, кризис разума — все это уже было в его офортах и фресках.
Сегодня Гойя актуален как никогда. В эпоху фейков и показного оптимизма его голос звучит с пугающей ясностью: искусство должно говорить правду, даже если эта правда — немой крик в темноте.

Как писал сам мастер на одном из листов «Капричос»:
«Фантазия, покинутая разумом, рождает немыслимых чудовищ. Но в союзе с ним она — мать всех искусств».
Гойя показал обе стороны этой медали — и оставил нам выбор, на какой стороне остаться.

«Больше фактов об искусстве —
на выставках в Artplay Media

о выставке